Вижу – залетел ты за третьи облака, занёс тебя сизокрылый орёл, а теперь время на землю спускаться.

Иван спустился на землю, слез с орла и пошёл на взморье, ударил по кремню огнивом, вырубил огонёк и пустил его на синее море. Вдруг откуда ни взялась – приплыла к берегу щука-рыба огромная.

– Ну, добрый мо́лодец, – говорит щука, – полезай ко мне в рот, я тебя на дне моря спрячу.

Разинула пасть, проглотила мо́лодца, опустилась вместе с ним в пучину морскую и кругом песками засыпалась. «Ну, – думает Иван, – авось ладно будет!» Не тут-то было; Елена Премудрая только глянула в зеркало и всё сразу узнала:

– Полно, хитрец! Вижу – забрался ты в щуку-рыбу огромную и сидишь теперь в пучине морской, под песками сыпучими. Время на сушу выходить!

Щука-рыба выплыла к берегу, выбросила из себя доброго мо́лодца и опять ушла в море. Воротился Иван к Елене Премудрой на широкий двор, сел на крылечко и крепко призадумался-пригорюнился.

На ту пору бежит по лесенке служанка Елены Премудрой:

– О чём пригорюнился, добрый мо́лодец?

– Как мне весёлому быть? Коли в третий раз не спрячуся, то надобно с белым светом прощаться. Вот и сижу да смерти дожидаюся.

– Не тужи, не вещуй худого на свою буйную голову; было время: обещалась я тебе пригодиться – не пустое слово молвила; пойдём, я тебя спрячу.

Взяла его за руку, повела во дворец и посадила за зеркало. Немного погодя прибегает Елена Премудрая; уж она глядела-глядела в зеркало – нет, не видать жениха; вот и срок прошёл, рассердилась она и ударила с досады по зеркалу; стекло вдребезги распалося – и явился перед нею Иван, добрый мо́лодец. Тут, нечего делать, пришлось покориться. У Елены Премудрой не мёд варить, не вино курить; в тот же день честным пирком да за свадебку; обвенчались они и стали себе жить-поживать, добра наживать.

Иван царевич и богатырка Синеглазка

Было это дело на море, на океане; на острове Кида̀не стоит древо-золотые маковки, по этому древу ходит кот Баюн. – Вверх идет пе́сню поет, а вниз идет сказки сказывает. Вот бы было любопытно и занятно посмотреть. Это не сказка, а ешшо присказка идет, а сказка вся впереде́. Будет эта сказка сказываться с утра после обеда, поевши мягкого хлеба. Тут и сказку поведём.

Было это не́ в каком царстве дело, в иностранном государстве жил чарь со чарицей. У чаря у чарицы было три сына. Бо́льший сын был Федор-царевич, а второй сын Василий- царевич, а младшой сын был Иван-царевич. Этот чарь собирает пир на весь мир. Забрал к себе на пир князей, и бо́яр и уда́лых полениц. – «Кто бы, робятушка, съездил за три девять земель, в десятое царство, к девке Синеглазке. Привез бы от этой девки Синеглазки живые воды молодые, кухшинець о двенадцати рылець. Я бы этому седоку полцарства прописал и полкамени самоцветного!»

В этом пиру больший хоронится за среднего, а средний хоронится за меньшего, а от меньшего ответу нет. Выходит его сын старший Федор-царевич и говорит: «Не охота нам в люди царство отдать. А я поеду в эту дорожку, эти вешши привезу и тебе отцю сдам». – «Ну, дитя мое милое! Наше добро да нам и пойдёт».

Вот хорошо; ходит это Федор-царевич по конюшням, выбирает себе коня неезжалого, уздает узду неузданную, берёт он плётку нехлёстанную, кладёт он двенадцать подпруг с подпругою, не ради он басы, а ради крепости, славушки молодецкие. Отправился царевич в дорожку: видели, што садился, а не видали, в кою сторону укатился.

Едет он близко ли далёко ли, и низко ли, предно нёба на земле, на чужой стороне и доезжает он до горы. На полугору заехал, на полугору лежит плита-камень, на этом плиту́ подпись подписана и подрезь подрезана: «Три дороги. Первой дорогой – тому голодному быть; во вторую ехать – сам сыт, да конь голоден, а в третью – с девицей спать». Как поразмысливает сам себя: «Сам я голодный – долго ли проживу, на коне я на голодном не долго доеду, а с девицей спать обрекаюсь – это дорога самая лучшая для меня».

Поворотил в дорожку, где с девицей спать. – Вдруг доезжает до терема. Вдруг выбежала девица: «Душечка, я выйду, тебя из седла выну; со мной хлеба-соли кушать и спать опочевать»! – «А девица хлеба-соли я кушать не хоцю, а сном мне дорожка не искоро́тать. Мне вперёд подаваться». – «А, царской сын, не торопись ехать, а торопись кормить!» Приводит его в спальню. – «Ляг ты к сти́нке, а я лягу на крайчик. Тебе пить, мне исть подам со ври́мем». – «А девица прекрасна, у христа везде ночь равна!» – «А у меня подольше людских!» – Вот у её кровать походе́чее. Лег он к сти́нке, она кровать повернула, а он бултых туды, марш, сорок сажен яма глубокая.

Вот там сидит сколько время, и порядочно время прошло. Вот его отец во второй раз собирает пир, опять же также на весь мир. Опять на этот пир собралась публика; и цари, царевичи и короли и королевичи – и собрались на этот бал. Вот этот государь: «Вот, ребятушка, кто бы выбрался из избранников и выбрался из охотников в то же самое царство, к этой девице Синеглазке эти вешши достать, живая вода мне царю дать».

Хорошо, в этой публике – больший хоронится за среднего, а средний хоронится за меньшего, а от меньшего ответу нет. Выходит опять его сын середний, Василий-царевич. – «Батюшка! не охота мне царство в чужи люди дать, вешши привезти тебе, в руки сдать». – «Ну, дитя мое милое! Наше добро нам и пойдёт!»

Вот ходит Василий-царевич по конюшням и выбирает себе коня неезжалого, уздает он узду опять неузданную, и берёт он плётку нехлёстанную. Опять кладёт двенадцать подпруг с подпругою не ради басы, а ради крепости, ради крепости богатырские, славушки молодецькие. Поехал он, царевич, дорожку. Видели, што садится, а не видели, в кою сторону укатился. Вот он опять доезжает до этой горы. На полугоре лежит плита и на этой плите подпись подписана и подрезь подрезана: «Три дороги раста́ни. Дорогой самому голодному быть – ехать, а в другую – сам сыт, да конь голоден, а в третью – с девицей спать». Вот он обратился: «Как я не поеду на голодном коне, а самому долго не жить, а с девицей спать – эта дорога для меня весьма лучшая!» И опять поворотил с девицей спать.

Доезжает он